Бескомпромиссным обличием тоталитаризма и его «либерализованной» застойной модификации проникнуты стихотворения поэтессы. Ю Мориц — стихи из циклов «Мускул воды» (Октябрь. 1987. №4) и «Горечь прежних пыток» (Октябрь. 1989. №1).
.
.
Это монологи, жанровые зарисовки, социально-философские размышления, «дневниковые» записи, «поминания», притчи о пережитом страной и самой поэтессой. Эмоциональный накал многих произведений вызывает ощущение душераздирающего крика – крика боли, ужаса, гнева, проклятья. Живое, страдающее человеческое чувство «договаривает» то, чего не выразить до конца никакими словами, обстоятельнейшими научными исследованиями: всю степень потрясения личности чудовищным социально-политическим подлогом, утвердившим в стране диктатуру кровавых мясников, политический и духовный террор, аморализм.
О чём поэт пишет?
Ю. Мориц обвиняет командно-бюрократическую систему в истреблении цвета нации, растлении народа, превращении людей в стадо. Порядки скотобойни, «где народ причислен к поголовью \\ и меньшинство идёт в желудок большинству», показаны как норма государственной жизни, длившейся десятилетия. Чтобы подчеркнуть каннибальскую, человеконенавистническую природу тоталитаризма, ю. Мориц использует неологизм «людофобия», образованный путём сложения корней слов «люди» и «фобия» (с греч. – ненависть) и созвучный понятию «людоедство». Тем самым поэтесса акцентирует полный разрыв хозяев «бойни» с законами и моралью цивилизованного мира, отлучает их от рода человеческого.
.
.
Ю Мориц Стихи — Монолог винтика
Одним из самых страшных итогов господства «людофобии» Ю. Мориц считает расчеловечивание человека. Художественное исследование этого социального феномена предпринимается в стихотворении «Монолог Винтика» (1989). Ю. Мориц стремится постичь социальную психологию, тип мышления, особенности морали одного из тех, на ком держался преступный режим. Используемая ею форма исповеди героя даёт возможность заглянуть к нему в душу, лучше понять «принципы», которыми он руководствовался в жизни.
Монолог вызывает чувство всё более нарастающего ужаса. Оно продиктовано не только его содержанием, но и тем невозмутимо-спокойным, уравновешенным тоном, каким – как о чём-то сугубо отвлечённом – герой рассуждает о бесчисленных миллионах, в уничтожении которых принимал участие и сам. Поразительная бесчувственность сквозит в его хладнокровных подсчётах, какое же число людей нужно было убить для победы «социализма», если оказалось, что мёртвых слишком много.*
Согласно данным Р. Медведева, за годы советской власти было репрессировано 40 млн человек; А. Солженицын называет цифру в 66 млн …
.
.
О чём стихотворение?
Как бухгалтер на счётах перекидывает костяшки, герой стихотворения прикидывает «оптимальные» цифровые варианты классовых и идеологических расправ. Система повторов фиксирует не сомневающуюся в себе, «идейную» жестокость служаки-исполнителя, у которого не возникает и мысли о недопустимости убийства вообще:
…теперь выходит, мы убили больше,
Чем было надо для Такого Дела
<…>
…а если б мы тогда убили меньше,
Чем было надо для Такого Дела?!
<…>
…а если б мы убили ровно столько,
Я говорю, не больше и не меньше,
Чем было надо для Такого Дела?..
И ровно сколько для Такого Дела
Убить нам было надо?.. и кого?..
25 раз, фактически в каждой фразе, в монологе употребляется слово «убить». Герой сжился с этим словом и с тем, что за ним стоит, считает отстрел людей нормальным и даже необходимым для дела, которому служит. Бесчеловечность пропитала всё его сознание, вошла в состав крови. Жалость, сострадание, скорбь, боль ему неведомы. Редкий профессиональный убийца столь каменно равнодушен к своим жертвам, внутренне отстранён от них, как этот рядовой исполнитель приказов. Не садист по природе, не маньяк, герой стихотворения «защищён» от естественных человеческих переживаний идеей исторической необходимости насилия во имя великого Дела, убеждённостью, что священная цель оправдывает любые жертвы:
Великому – великая цена.
Но, даёт понять Ю. Мориц, нарастая, подобно снежной лаве, не сдерживаемое никакими моральными ограничениями, насилие подмяло по себя гуманистический идеал, погубило души тех, кто слепо следовал бесчеловечной доктрине, усвоил психологию «винтиков» государственной машины.
.
.
Понятие «Такое Дело», высшая для героя идеологическая и нравственная инстанция, — видоизменённая и усеченная часть словосочетания «дело коммунизма». Но вторая его половина отсутствует, и это не случайно. Ю. Мориц стремится подчеркнуть, что к коммунизму «Дело» героя не имеет никакого отношения и скорее ассоциируется с зашифрованным обозначением своих преступных занятий представителями уголовного мира (ср.: «идти на дело»). Таким образом поэтесса указывает на подмену идеала его негативом при сохранении первоначального священного терминологического ореола.
.
.
Герою произведения не дано было осознать трагическую сущность происходящего. Ограниченный, оболваненный, он свыкся со своей функцией придатка при «Деле», так и не сложился в самостоятельную личность с широким, независимым взглядом на мир. В полной мере отражает человеческую ущербность и безликость речь героя. Его словарный запас скуден, мысли шаблонны, стиль однообразен и одновременно претенциозен. Из пропаганды сталинских времён впитаны им своеобразная гипертрофия оценок, приверженность к большим цифрам, чёрно-белые краски. Самогипноз, самозаклинание напоминают громоздящиеся в градации повторы одних и тех же мыслей.
Ю Мориц Стихи … Переосмысление …
Сегодня, когда идёт процесс переосмысления советской истории, человек с мироощущением «винтика» готов поменять знак минус в оценке репрессированных на плюс и наоборот, но убеждён в допустимости и нормальности убийства «по идее», ради «Такого Дела», в нём не поколеблено:
Но, если б мы убили ровно столько,
Не худших и не лучших, — говорю я, —
А всех, кого убить необходимо,
<…>
Тогда бы, свято веря в идеалы,
Я был бы вновь к великому причастен.
Раскрывая бесчеловечную сущность «пещерного» мышления, Ю. Мориц как раз и ставит целью разоблачить как ложную идею прогресса «на крови», «на костях», любой ценой. Ибо в конечном счёте цена эта – трагедия народа, деградация общества, разрушение человека. «Кончились титаны, \\ перевелись гиганты, исполины, \\ гераклы мысли, прометеи духа», «всё мерзко измельчало», «растлилось, развратилось», — сказано в «Монологе». В этом смысле есть основания говорить «о самоуничтожении слишком жёстких режимов». Их вырождение диктуется истреблением всего «непокорного», торжеством посредственности.
.
.
Ю Мориц Стихи — Изгнание Данте Алигьери
Ю. Мориц фиксирует интеллектуальный и нравственный упадок общества, десятилетиями терроризируемого, насилуемого, обманываемого, оболваниваемого. «Маразм крепчал» — используя распространённый каламбур, характеризует она брежневскую эпоху. В написанном ещё в 1978 году стихотворении «Изгнание Данте Алигьери» поэтесса создаёт выразительный аллегорический образ болота, олицетворяющий застойный, загнивающий брежневский режим:
Спасайся, музыка! Спасайся всё, что пело,
Ручьями, струнами во мраке серебрясь!
Опять зачавкала, вскипела, захрипела
Зловонно выползающая грязь.
Трясина громко чмокает трясину,
Д*р*мо губами тянется к д*рь*у.
История не учит ничему,
А только тянет медленно резину.
О чём стихотворение?
Ю. Мориц раскрывает враждебность прототалитаристской ортодоксии божественной красоте, гармонии, свободному полёту духа, мощи человеческого гения – всему тому, что воплощено в образе музыки. Их несовместимость подчёркнута цветовым контрастом (серебро – грязь), особенностями фонетической организации (звучная распевность первых двух стихов противостоит обилию глухих, неблагозвучных звукосочетаний последующего текста – «чавк», «вск», «хр», «тр», «чм» и др.). Олицетворение выявляет агрессивность «болота», напоминающего проснувшееся и приготовившееся к нападению чудовище. Ощущение угрозы создаёт градация («зачавкала», «вскипела», «захрипела»). Завершающим штрихом характеристики является указание на то, что «болото» состоит из «д*р*ма». Подчёркнутая антиэстетичность образа даёт возможность ощутить всю степень омерзительности обличаемого явления.
Ю Мориц Стихи — Поэзия жива свободой и любовью …
«Болото», в сущности, — тот же «людофоб», о котором писала Ю. Мориц в стихотворении «Поэзия жива свободой и любовью», но принявшей новое историческое обличье. Он по-прежнему готов сожрать каждого, кто не желает быть «червём», ползать на брюхе и воспевать «гнойник цветущий». Зато всё ничтожное, бездарное, аморальное прекрасно существует в «д*рь*е», накапливая его всё больше и больше.
О чём стихотворение?
Подобно тому как когда-то Флоренция опозорила себя, изгнав Данте, и «болото» выталкивает за рубеж тех, кто составляет славу отечества. В их числе – М. Ростропович и Г. Вишневская (лишённые советского гражданства за помощь А. Солженицыну), которым посвящено стихотворение. Поэтесса с возмущением пишет и об этом акте политического произвола, и о молчании общества, не пытающегося протестовать. Расправа с инакомыслящими ставится в один ряд с распятием Христа, мученичеством многих выдающихся людей прошлого и настоящего. Библейская образность служит средством возвеличения творцов духовных ценностей, помогающих людям осознать своё предназначение на земле, дарящих радость приобщения к высшей – гармонической – реальности. В самые трудные периоды общественно-исторического развития именно искусство часто оказывается последним оазисом свободы духа.
.
Ю Мориц — Стихи… Тема произведений
В произведениях Ю. Мориц возникает дилемма: меньшинство – большинство, решаемая в противовес общепринятому («народ всегда прав») не в пользу большинства. Поэтесса утверждает, что трагический конфликт между выдающимся человеком и толпой в 20 веке не только не разрешился, но и усугубился вследствие целеустремлённого обезличивания широких масс в «социалистическом» коллективе, настороженно-враждебного отношения ко всякой яркой индивидуальности. Приходится признать, что и народ в определённой социально-политической ситуации, натравливаемый идеологами «казармы», может выступать как «чернь» по отношению к обогнавшим время великим людям своей эпохи. Тем поразительнее нравственный стоицизм «меньшинства», устоявшего и перед страхом террора, и перед гипнозом «мнения народного». История советской культуры даёт целый ряд таких примеров. Вот почему, обращаясь к наиболее близкой ей сфере поэзии, Ю. Мориц пишет:
Поэты – меньшинство, дающее народу
Дышать, дышать, дышать –
Хоть в стебель под водой.
Кажущаяся бесполезность усилий изменить людей к лучшему и неотделимые от неё муки отчаяния и непонимания. А ещё одиночества, превозмогаются неодолимой внутренней потребностью донести до других свет истины, добра, даже обрекая себя на смерть. Упорство и мужество художника в осуществлении своей миссии на земле уподобляются «тарковской свече, возжигаемой столько, \\ сколько раз угасаема…» (кинофильм «Ностальгия», Мориц Ю. «Памяти Андрея Тарковского», Октябрь. 1989). Образ свечи, возвышающий нас к «Зимней ночи» Б. Пастернака, напоминает и о той непрерывающейся эстафете духовной преемственности в искусстве. Когда душа, зажигаясь о душу, как свеча о свечу, не даёт миру полностью погрузиться во тьму лжи, невежества, ненависти. Слабый её огонёк рассеивает мрак антигуманизма, становится символом жизни-горения, жизни-света.
Свою «ностальгию по настоящему» (А. Вознесенский) художник доносит до будущих поколений. И рано или поздно его наследие будет востребовано потомками как неиссякаемый источник духовности, облагораживающей мир, — убеждена Ю. Мориц. Настойчиво и последовательно противопоставляет поэтесса «черни», «болоту», «винтику» — личность, ориентированность на пример гениев человечества считает важнейшим фактором её созревания. Романтическая образность служит средством возвышения творцов искусства – «трёхглазых» людей, в чём-то подобных богам.
.
.
Views: 23