Татьяна Щербина в своих произведениях стремится скрестить, сплавить язык «Даля и Ушакова» с «электронным барокко», «где воздух полон частиц, оттенков, знаков»*.
.
.
.
.
Повышенное внимание к вопросам языка, эстетики обосновывается как проблема этическая: поэтизация прекрасного, требующая соответствующего словесного оформления, кажется невозможной в эпоху, когда «нет ничего, за что бы не было стыдно»; равно невозможным представляется сосредоточиться только на безобразном – задохнёшься от тоски. Т. Щербина стремится нащупать свой путь между Сциллой лжеидеализации и Харибдой всеотрицания.
*Щербина Т. Все мы вышли из Даля и Ушакова // Дружба народов. 1986. №11. С. 99.
Поэтесса использует преимущественно метод потока сознания как «предельную степень внутреннего монолога, в к-ром объективные связи с реальной средой нередко трудно восстановимы»*. Элементы барочной поэтики – непрямое называние, перифраз, нанизывание сложных метафор, аллегорика, смешение реального и фантастического – помогают раскрыть жизнь души в её первозданном прихотливом течении, не только сознательных, но и подсознательных, интуитивных, иррациональных проявлениях.
.
От корки до подкорки только шаг,
Но он в объезд по окружной дороге**, – утверждает Т. Щербина.
.
*Литературный энциклопедический словарь. М., 1987, С. 292.
**Щербина Т. Н. Н. \\ Порыв. Новые имена. С. 456.
Не являясь импровизацией в собственном смысле слова, её произведения скорее должны произвести впечатление импровизационности при воссоздании процесса рефлексии со всей присущей ему непринуждённостью, хаотичностью, логической недооформлённостью, смутно угадываемыми представлениями, неясно-брезжущими определениями, перепадами настроения, шероховатостями языка. На свет выходит «первобытный» хаос души, «неотредактированный», «недопроявленный», передаваемый «случайными» словами. Характерной особенностью произведений является эклектизм языка и стиля, что обосновывается стремлением к обновлению поэтической речи за счёт ломки перегородок между различными разрядами лексики, стилевыми пластами, вступающими между собой в непривычные отношения. Попытка дать стихотворениям жанровые обозначения приводит к употреблению понятий из сферы музыки («Нешопеновский этюд»), религии и философии («Пасхальный коан», «Рождественский коан») с соответствующим использованием определённых их элементов.
.
.
Парадокс, однако, заключается в том, что раскрепощение поэтической речи приводит к её резкому усложнению – главным образом, в метафорическом плане.Предполагается понимание на уровне намёка, подтекста, некоего языкового кода, не требующее разжёвывания, избегающее лежащего на поверхности. Стихи, следовательно, адресуются прежде всего людям, близким по духу, пребывающим в единой системе творческих координат. В произведениях рассыпаны различные приметы и знаки культурных ценностей, на которых выросли метаметафористы. Они представлены в виде прямых и скрытых цитат, проступают в особенностях ритмико-синтаксической и фонетической организации стихотворений, развитии определённых поэтических мотивов и т.д., в некоторых случаях переосмысляемых в духе постмодернизма, подпадающих под действие игры, участвующих в создании новых многоуровневых построений. Здесь и Пушкин («Колчан уж полон»), иТютчев («Хоть в Россию невозможно верить»), и Пастернак («Рай гранулированных гор в аду тусовок, //фольварков, парков, рощ, могил для двух кроссовок»), и Цветаева («Морена, майя, маета!»), и Северянин («Теперь мне впору зарыдать \\ и солью слёз эйякулировать»), и Маяковский («И вплетаютПарки \\ паутину ,,гознак,, \\ в краснокожую паспортину, чтоб дать мне знак»), и Ахмадулина («Я, всадник табуреточный на кухне, \\ гляжу, что дело движется к утру»), и Бродский («После этапа харда и блуда \\ белый воротничок конверта (презерватив бумаги) \\ нас ведёт к переписке») … Вводятся и непосредственные высказывания о творчестве Т. Щербины её старших современников, представителей «ленинградской школы»:
.
Рейн сказал: это кошка русской поэзии,
Бродский просто сказал мне: мяу*.
.
*Щербина Т. Письмо русского путешественника \\ Тверской бульвар, 25. М., 1990.
Роль «сигнальных» знаков, рассчитанных на понимание «своих», играют и элементы сленга «неформалов», вкраплённого в стихи («тусовка», «биг-бенд», «хит», «отсюда делай ноги» и др.).
«Литературная рефлексия пронизывает текст, но не поглощает его»*. «Чужое слово» вступает в причудливое соединение с «собственным», акцентирующим нешаблонность и даже эксцентричность натуры поэтессы. Ей хочется выглядеть ведьмой, оборотнем с анфасом сиамской кошки и горящими в темноте глазами, существом необыкновенным и загадочным, противостоящим «бездуховной толпе и обращённому в хаос миру»**. Всё это и есть в произведениях Т. Щербины, но есть и другое – чувство экзистенциального одиночества, незащищённости от холода жизни.
*Северин И. Новая литература 70 – 80-х\\ Вест.новой лит. 1990. №1. Стр. 229.
**Медведев А. Авангард или модернизм? \\ Театр. 1991. №8. Стр. 58.
В «Нешопеновском этюде», воспроизводя ритмико-интонационные особенности, черты стиля стихотворения Пастернака «Во всём мне хочется дойти», Т. Щербина как бы нажимает на педаль, вызывающую в нашей памяти совершенную модель творческого поведения, вызывающую в нашей памяти совершенную модель творческого поведения, которая служит «фоном», корректирующим началом при восприятии беглого наброска, передающего мироощущение самого автора. Перед нами именно этюд, эскиз – первое, предварительное приближение к целостной, законченной картине. Недосказанность объясняется, скорее всего, как нежеланием публично демонстрировать душевные язвы, так и трудностью адекватной передачи внутренней жизни современного человека. В стихотворении нет автобиографических деталей, картин «живого быта» (Б. Пастернак), социальных характеристик, преобладает нерасчленимо-эмоциональное восприятие действительности:
.
Рай гранулированных гор в аду тусовок,
Фольварков, парков, рощ, могил для двух кроссовок,
Скудельницкийджас-рок, биг-бенд, и на трахее
Играет соло мой скелет, душа, психея.
Морена, майя, маета! Как ряса, ряска
Скрывает, что тощей кнута в неволе ласка
И что у тела тыла нет и веры нету,
И сыплет бабочка-душа пыльцу по свету:
Цветные порошки теней, румяна, пудру
Не в мисс Диор, мадам Шанель и фрау Бурду,
А в негритянское лицо, стекло ночное,
Где будто свет и будто что-то там такое…*
.
*Щербина Т. Нешопеновский этюд \\ Порыв. Новые имена. С. 455.
Главное, на чём акцентируется внимание, – неприкаянность, тоска человека в «аду» современной цивилизации. Его душа уподобляется хрупкой бабочке, бьющейся об оконное стекло, не имея возможности преодолеть эту преграду. Вот так же в тёмное окно вглядывается чьё-то лицо, но видит лишь своё отражение и неясно проступающий сквозь него свет. Исходит ли он от самого лица или это уличные огни, сказать трудно. Человек оказывается отъединённым от мира за окном, да и там «чего-то такого», что в корне изменило бы его жизнь, сделало её счастливой, он обнаружить не надеется. Многозначительна сама символика ночи, в которую погружены мир и страдающий человек. Она восходит к «европейской ночи» В. Ходасевича с её холодом, пустотой, нестерпимой пошлостью. Но та душевная мука, которая со страшной силой рвётся из строк стихотворений В. Ходасевича, у Т. Щербиной загнана внутрь, привычно подавляется, маскируется горько-иронической бравадой.
.
.
Уравненная в своём значении триада «скелет» – «душа» – «психея» конкретизирует представление о душевно-психологическом состоянии поэтессы. Метафора «душа – скелет» (легко восстанавливаемая из контекста) указывает на крайнюю степень её измученности, измождённости (кажется, что бьющаяся о стекло бабочка выбилась из последних сил). Страдание поэтессы не имеет конкретного повода – оно рождено невыносимостью жизни-отчуждения, жизни-пустоты.
Несмотря ни на что, Т. Щербина ведёт свою сольную партию, чтобы быть услышанной, понятой, обогретой.
Татьяна Щербина стремится противопоставить холоду и мраку, равнодушию и окаменелости жизни бытие, понимаемое как творчество – карнавал – фантасмагория («Н. Н»). Здесь не властны обывательская мудрость, государственная «польза», казённая скука, торжествуют дар фантазии, творческая одержимость, упоённое мастерство. Волшебное и реальное, низкое и высокое, смешное и грустное, соединяясь, образуют контуры фантастического мира, в котором поэтесса находит спасение. Среди своих героев на тайной вечере соображения ей хорошо. Так «штопается» изъеденная, проносившаяся пряжа души, меняется и обновляется её узор.
Н. Агишева называет Т. Щербину одним из самых талантливых авторов, выражающих мироощущение «блудных детей» тоталитарной системы. Однако трудно согласиться с суждением критика об иллюзиях, будто бы предпочитаемых «гражданам ночи» реальности. У Т. Щербиной и её единомышленников давно нет никаких иллюзий. Другое дело то, что они пытаются существовать в координатах сотворяемой ими самими реальности, единственно надёжными компонентами которой оказываются элементы культуры. Вместе с культурой метаметафористы пытаются выжить, спасти своё человеческое «Я».
.
.
*******
Алексей Парщиков: анализ стихов поэта. Разбираем стихи Парщикова.
*******
Visits: 53